Рецензия на фильм "Гадкая сестра: агитация от противного" 2025 года
Гадкая сестра: агитация от противного
Это воистину новая норма – признание критиков и овации на фестивалях, если не награды, получают фильмы, которые практически «несъедобны» для обычного, психически здорового зрителя и вовсе не из-за глубины содержания и сложности визуального языка. Фильм Гадкая сестра смотреть с искренним удовольствием можно разве что в тяжелой депрессии. Режиссер Эмили Блихфельдт (было бы уместно назвать ее модным в некоторых кругах словом «режиссерка», почему – станет понятно позднее) сумела создать очень красиво и изящно оформленное блюдо «высокой кухни» из ингредиентов, которые принято считать отбросами, причем такими, на которые ставят значок «биологической опасности». Но, как говорится, это «не баг, а фича»: именно таким и был замысел.
Беда Гадкой сестры не в том, что фильм вызывает физиологическое отвращение каждым кадром, а в том, что автор намеренно и натужно старается его вызвать, без оглядки на здравый смысл и чувство меры. В результате лента с треском проваливает свое задание. Как сказал в свое время один классик о другом классике: «Он пугает, а мне не страшно». Блихфельдт занята не тем, как создать цельное произведение, пусть и в остросатирическом жанре, а тем, чем бы еще позабористей эпатировать зрителя. В результате фильм превращается в банальную «пещеру ужасов» в парке аттракционов, и зритель думает не о его содержании, а о том, что еще выскочит на него из-за поворота.
Содержание же под всеми нагромождениями эстетично поданных мерзостей простое, как две копейки и столько раз было изложено в разных жанрах и на разные лады, что просто удивительно, как кому-то еще не надоело. Мужчины – гнусные чудовища, женщины – несчастные угнетенные рабыни, порой – по недомыслию – добровольные, и нужно срочно бежать, куда глаза глядят из омерзительного мужского мира. По еще одной новейшей традиции жертвой радикального феминизма стала классическая сказка. Борьбу со сказочными сюжетами сторонницы окончательного освобождения женщин от женственности ведут не на жизнь, а не смерть. Мы уже слышали о том, что принц, посмевший пробудить Спящую красавицу поцелуем – на самом деле чуть ли не сексуальный маньяк. Теперь вот руки дошли до Золушки.
Старая сказка на новый лад рассказывается не со стороны главной героини, а от лица одной из ее сводных сестер, девушки вовсе не уродливой, даже симпатичной, но полноватой, с заурядной внешностью и прыщами. Она романтически влюблена в принца, зная его только по томику довольно претенциозных стихов и мечтает выйти за него замуж – не по расчету, а по любви. Не то ее мать, которая находится в постоянном поиске выгодной партии для себя и дочери. С отцом будущей Золушки, пожилым разорившимся аристократом, она крупно ошиблась, как и он с ней, хотя так об этом и не узнал, скоропостижно скончавшись во время свадебного ужина. Теперь все ее усилия сосредоточены на том, чтобы удачно выдать хотя бы одну из дочерей замуж – лучше, конечно, за принца, но и какой-нибудь барон подойдет. Она таскает главную героиню по пластическим хирургам, больше похожим на палачей-садистов, учителям танцев и этикета и портным и, судя по всему, торгует собой, чтобы оплатить их услуги. Главная героиня подчиняется всем этим манипуляциям, порой совершенно кошмарным, ведь у нее есть мечта!
Она снова и снова оказывается в кресле врача-маньяка, терпит унижения в институте благородных девиц и даже разводит у себя в желудке глистов, чтобы похудеть, от чего у нее вылезают почти все волосы, но это не беда – можно же надеть красивый парик! В конце концов безумие достигает апогея – в соответствии с сюжетом сказки, Золушка проникает на бал, влюбляет в себя принца, теряет туфельку. И вот «гадкая сестра» обрубает себе пальцы на ногах, чтобы туфельки на них налезли, а мать, тоже на глазах теряющая рассудок, ей в этом помогает.
Что до Золушки, то ее трудно назвать положительной героиней, тут автор старательно и очень прозрачно лукавит. Да, у нее ангельская внешность, но она вовсе не добрая. Она полностью вписана в «мужской мир» и уверена в своем праве на счастье в нем, нужно лишь ждать и молиться. Ее милосердие к истязающей себя сестре основано на жалости, смешанной с презрением. Да и невольно задумываешься, не диверсия ли конкурентки это – протянутой вечно голодной сестрице пирог? В опалу в родном доме Золушка попадает вовсе не потому, что не родная, а потому что посмела полюбить конюха и «согрешить» с ним. Впрочем, и это не сподвигает ее на бунт – она собирается выйти за принца, встречается с любовником тайно, да и тот вовсе не предлагает ей бежать. У любви вообще здесь нет ни единого шанса – она или призрачная или сугубо плотская.
Среди мужских персонажей фильма нет ни одного достойного, включая принца, который, как и все мужчины (по мнению радикальных феминисток) озабочен лишь похотью и относится к женщинам как к вещам, и безвольного конюха. Образ отца – это образ постепенно разлагающегося на протяжении всего фильма непогребенного трупа, да и при жизни он был не особо приятным человеком. Матери – в том числе и покойная мать Золушки – барышницы, продающие своих дочерей, словно породистых кобыл. Сексуальные сцены последовательно антиэротичны, а среди всех возможных фаллических символов выбраны максимально тошнотворные. В финале мы и вовсе видим акт, явственно обозначающий оскопление, в исполнении младшей сестры, молчаливой бунтарки. Сама мысль о том, чтобы быть привлекательной для мужчин – это медленно убивающий женщину паразит, которого нужно изгнать и уничтожить, – почти открытым текстом вещает нам автор.
При всем при этом, болезненная и крайне примитивная агитка, напоминающая автопародию, завернута в очень красивую оболочку. Впрочем, красота эта механическая и мертвенная, сродни творениям нейросетей. В целом фильм Гадкая сестра напоминает изящную коробочку, внутри которой находится мерзость – подобное мы видим в одном из эпизодов. Автор отнюдь не бездарна, в совершенстве владеет своим ремеслом и очень старается, но содержание важнее сколь угодно талантливо выполненной формы. А потому этот фильм достоин стать не частью истории кино, а частью «истории болезни», поразившей весьма заметную часть западного общества, а с ним и киноискусства.
